Оформить подписку на журнал можно на сайте [email protected]

№23 январь 2023

раскопки

рекомендуемая цена 160 рублей

Арехеология для интересующихся и влюбленных в историю

Об археологе

4. стр.

О семье

5. стр.

Об умерших цивилизациях и учителях

6. стр.

О первой археологической экспедиции и холмах с ископаемыми

8. стр.

О здании с обугленным ячменём и скелетами младенцев

9. стр.

О рабочем дне археолога

2

11. стр.

3

Юрий Березкин: «Мне как археологу всегда везло» Специалист по доистории, археолог. Создатель новой дисциплины, исполь­зующей большие данные по мифологии и фольклору для реконструкции прошлого. Размещенная в интернете база данных фольклора и мифологии (в последние годы в соавторстве с Евгением Дувакиным) содержит инфор­мацию о распределении более 3000 эпизодов и образов более чем в тысяче традиций мира. Исследователь древней иконографии — росписей на перуан­ских сосудах, общих мотивов в искусстве Восточной Азии и Америки. Доктор исторических наук, член Академии наук Эстонии. Окончил исторический факультет (кафедра археологии) Ленинградского университета (1970). Заведую­щий отделом этнографии Америки Музея антропологии и этнографии (Кунст­ камера) РАН, профессор факультета антропологии Европейского университета в Санкт-Петербурге. В 1966–1994 годах работал в археологических экспедициях в Средней Азии, Сибири и на Дальнем Востоке, в том числе 25 лет — на памят­никах VI–III тысячелетий до нашей эры на юге Туркмении (периферия ближне­ восточной цивилизации). В 1976 году защитил кандидатскую диссертацию, а в 1990-м — докторскую (работы посвящены мифологии, доколумбовому искусству и археологии Южной Америки). Автор девяти монографий и 300 научных статей. Пишет стихи.

4

Научные интересы: культурные взаимодействия и миграции от выхода современного человека из Африки до Средневековья; фольклор и мифология в исторической динамике; заселение Нового Света.

а

О семье Жили мы в коммуналке, и крик там не прекращался ни на минуту. Это была Караванная улица, тогда улица Толмачева. Не помню, чей особняк, но в нем были мраморные подоконники, лепнина на потолке и большая медная ванна. Для мытья нашей семье выделили субботу. Семья была советской, но не совсем стандартной. Отец вернулся с войны в чине капитана, окончил академию и стал инженером-ракетчиком. О войне не рассказывал. Человек он был очень достойный, хороший, хотя вполне разделял взгляды, которые тогда следовало разделять. Любил книжки про путешествия и под новый, 1952 год, сразу после моего пятого дня рождения, стал мне читать «Таинственный остров». Времени у него было мало, поэтому я начал читать сам и к шести годам прочел основ­ ные романы Жюля Верна. Хотя с советской классикой я тоже знакомился, мой воображаемый мир еще долго находился где-то в Полинезии. Мама была наполовину эстонка и, если не хотела, чтобы я понимал, с бабушкой разгова­ ривала по-эстонски.Бабушка родилась в Нарве и в 1918-м случайно оказалась в России. Мама окончила Академию художеств — среди профессоров был Билибин, — а вернувшись из эвакуации, перешла на архитектурный факультет. Я не выучил в детстве эстонский, но латиница изначально была столь же естественной, как кириллица. Дед по отцу умер, когда тому было три года. Дед по матери рано развелся с бабушкой, но

5

Воспоминания о моей первой школе (на площади Искусств) остались не самые приятные. На переменах шаг влево, шаг вправо считался побегом, ученики парами ходили по коридору. Классную руководительницу я ненавидел. Обсуждала с нами, как писать: «красата» или «кросота». «Виктор Гюго» был, конечно, с ударением на первых слогах. Когда я перешел в пятый класс, мы переехали на Малую Охту. Там начались другие проблемы, но все кончилось хорошо. А в первом классе я познакомился с Сашей (Александром Давидовичем) Марголисом, и он надолго остался моим другом. Благодаря ему я впервые соприкоснулся с миром, о существовании которого мог только подозревать. И дальше я постарался попасть туда, где читают самиздат и ставят спектакли. Это заняло время и окончательно произошло на третьем курсе университета.

Об увлечении археологией и учителях

С подачи Марголиса я стал ходить в археологический кружок при университете и решил поступать на исторический факультет, на кафедру археологии. Посту­пил легко: у меня была золотая медаль, сдавать пришлось только историю. Иначе мог бы провалить экзамены, конкурс был жесткий. Определенного учителя «в науке и в жизни» у меня не было, но на втором курсе к нам пришел Вадим Михайлович Массон и стал рассказывать про археологию Древнего Востока. В то время преподавать имели право сотрудники академиче­ских институтов, а не только сотрудники кафедры. Запрет на привлечение специалистов со стороны стал одним из гвоздей в гроб российской науки. На общем фоне Массон выглядел потрясающе: молодой, энергичный, нестан­ дартно себя ведущий. От него я позаимствовал выражение «путем умственного развития». Массон познакзмил с ним, 6

потрясающе: молодой, энергичный, нестан­ дартно себя ведущий. От него я позаимствовал выражение «путем умственного развития». Массон познакомил с концепцией неоэволюционизма — от Гордона Чайлда, придумавшего неолитическую революцию. К концу 1970-х Чайлд себя исчерпал, но в 60-х в советских условиях это был огромный прорыв: живая наука

После второго курса, в начале мая, я приехал в экспедицию в Южную Туркмению. В первый же день мы нашли общественно-культовый центр конца III тысячелетия до нашей эры. Его называли «храм», хотя это не совсем точно. Кроме Массона, были и другие учителя, в частности Владимир Александрович Башилов.

Он первым в России, пусть и по книгам, стал заниматься археологией Центральных Анд и был одним из руководителей советской археологической экспедиции в Ираке. Массон в детали моего образования не вдавался, а Баши­лов учил работать и заставлял думать над тем, что я пишу. Другим учителем и старшим другом стал Евгений Владиславович Зеймаль, нумиз-

-матик, специа­лист по кушанам  и сасанидам , копавший в Таджикистане памятники начала и середины I тысячелетия нашей эры. Никогда не забуду, как в пять утра, ища миллиметровку, чтобы чертить разрез на раскопе, я случайно отрезал ее от листа, который приготовил для себя Зеймаль. Он возмутился, я испугался и пробормотал:

«Ее можно приклеить». — «Можно даже пришить!» — был ответ.

7

О первых археологических экспедициях и холмах с информацией Первая моя экспедиция (1966 год) была не в Среднюю Азию, а в Хакасию, в зону затопления Красноярского моря. Июль оказался жарким. Мы спускались в раскоп, работали, каждые пятьдесят минут — перерыв. Выбирались из рас­копа на четвереньках — не могли встать на ноги от усталости. Потом привыкли. В том же году я попал в экспедицию на Нижний Амур и в Приморье. Увидел кедры, по которым вьется лимонник. В деревне продавали женьшень. В детстве я увлекался Арсеньевым  и теперь наконец попал в Уссурийский край. р 8

С 1967-го по 1994-й — с небольшими перерывами — длилась главная экспе­диция — туркменская, в Каракумы. Но не в пески, а в подгорную полосу, где такыр. Каждой весной потоки воды несут с гор глину и уровень равнины повышается на четыре миллиметра. Такыр насыщен органикой и плодороден, только вода на нем долго не держится. Такыр — не растрескавшееся дно высох­шего озера, а сложная биохимическая система. Над этой глиняной равниной возвышаются холмы — остатки древних поселений, где люди жили веками и даже тысячеле­тиями. Лишь когда речки сильно меняли русло или вовсе пересыхали, жители уходили в другие места. На станции Душак («Начальник — ишак, машинист — верблюд, стоянка пять минут») мне сказали, что из-за дождей машины не ходят. Пошел пешком, думал, что 40 км, а оказа­лось — 60, из которых 15 километров все-таки ехал — меня подвезли. К вечеру увидел вдали холм, который принял за естественную возвышенность. На самом деле это был тепе (по-тюркски), или телль (по-арабски). Тепе состоят из медленно накапливавшихся культурных отложений. На Алтын-Депе (в туркменском «т» переходит в «д»), как назывался тот памятник, их толщина достигала 27 метров. Поселение существовало около трех тысяч лет, и к началу III тыся­челетия до нашей

Photo by Yura Lytkin on Unsplash

эры это уже был крупный город. До Массона Алтын-Депе никто не копал. Это окраина цивилизации, центр которой находился в Месопотамии. При раскопках тепе невозможно «ничего не найти». Даже если просто зачи­стить поверхность щеткой или ножом, вы немедленно обнаружите следы деятельности человека. В первый же день Массон показал, как копать сырцовую архитектуру, то есть видеть стену из необожженных глиняных кирпичей среди слипшихся обломков тех же самых кирпичей — глину в глине. Если вы научились этому за три дня, из вас получится археолог. Если нет, никогда не научитесь.

О здании с обугленным ячменем и скелетами младенцев Телли, они же тепе, есть не везде, где жили древние земледельцы, а только на территории от Болгарии до Пакистана. Люди веками строили дома из глиняных кирпичей. Обжигать их было слишком дорого, да и незачем. Сырцовая стена благополучно стоит почти век. А когда дом ветшал, стены обрушивали, площадку разравнивали, но нижние части стен оставались нетронутыми. Здесь же скапливались зола, черепки

и прочий мусор. Таким образом культурный слой рос и рос от одного строительного горизонта к другому. Расчищая полы и стены, можно выявить архитектурные комплексы. Среди них встречались очень своеобразные. Так, на соседнем с Алтын-Депе поселении IV тысячелетия до нашей эры мы обнаружили помещение, засыпан­ ное обгорелым ячменем. На слой ячменя были брошены два младенца, уже мертвые, — их тела не были правильно захоронены. На полу помещения находилось предметы, связанные с совершением какого-то ритуала. Здание вряд ли было просто разрушено и оставлено — скорее «погребено» с соблюдением определенных обрядов. Когда вы открываете объекты, не имеющие соответствий среди уже известных, то чувствуете, что не зря работаете. Наука для того и существует, чтобы открывать новое. 9

10

Мы наткнулись на один из богатейших археологических комплексов Древнего Востока — не каждому выпадает такое счастье. Правда, значение этих находок мы вряд ли могли тогда оценить. В семьдесят втором году я вернулся из армии и снова оказался в Туркмении. Массон уехал, и мы с Наташей (Натальей Николаевной) Скакун нашли то, что потом называлось гробницей жрецов. В заслугу это нам поставить нельзя: копали и случайно наткнулись. Что мы нашли, сказать сложно, точных парал­ лелей нет. По-видимому, какое-то здание специального назначения, но по пла­нировке обычное, только больше размером. В первой комнате находился алтарь, покрытый тканью, к которой были, очевидно, пришиты синие лазу­ ритовые и белые пастовые бусы. Между алтарем и стеной лежали большие каменные предметы: «гиря», «жезл» и «колонка». Такие встречаются на востоке Ирана и на сопредельных территориях Афганистана и Туркменистана в XXII–XIX веках до нашей эры. Скорее всего, их появление было вызвано распространением какого-то нового культа. В нашем случае вместе с ними находились золотые головки быка и волка, бусы из золота и полудрагоценных камней, на полу лежала наборная плакетка с изображением креста (видимо, солнца) и полумесяца и огромные рога архара. Золотые бусы и небольшая печать со знаками были привезены из долины Инда, где в это время существовала хараппская цивилизация. В следующей комнате «святилища» в одной из стен оказались ниши, а в них лежали черепа. В последнем помещении анфилады — груда костей.

О рабочем дне археолога В Туркмении мой день начинался в четыре утра. Однажды в магазине забытого Богом селения Меана я купил кофе в зернах. В СССР в эти годы кофе почти пропал, так что мне повезло. Утром в течение часа я дробил зерна пестиком в ступке, найденной рядом на поверхности тепе. А потом еще час пил кофе. К этому времени начинало светать, и я шел будить народ. После чая мы шли на раскоп, через полтора часа возвращались завтракать. Потом снова шли на раскоп. В середине дня, в самую жару, — обед и отдых, к вечеру опять на раскоп. Но так было не во всех экспедициях. Если в Каракумах мы практически не употребляли алкоголя, а в Саянском каньоне это случалось относительно редко, то в некоторых отрядах люди спивались насмерть. Есть знаменитая история о том, как в 50-е годы археологи приехали в зону затопления строив­шейся Иркутской ГЭС, но только через две недели заметили, что забыли лопаты. Может быть, это байка. В любом случае археология — совсем не туризм и не развлечение, а работа, нередко тяжелая. В той же Туркмении я много раз думал: ноги моей здесь больше не будет. Но плохое легко забывается, а рассвет на такыре или Венера, заходящая за Копетдаг, остаются. 11